ГЛАВА ВТОРАЯ

ГРЕХОПАДЕНИЕ ПРАРОДИТЕЛЕЙ

Мы подошли теперь к изумительному приклю­чению, которое — увы! — положило конец благоденствию Адама и его супруги. «И произрастил господь бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево позна­ния добра и зла» (Быт., гл. 2, ст. 9). «И запо­ведал господь бог человеку, говоря: от вся­кого дерева в саду ты будешь есть;

А от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт., гл. 2, ст. 16-17).

Полезно, раньше всего, заметить, что для религиозного наставления существовало много учебных руководств, на­зывавшихся «священной историей». В этих книгах обходи­лись молчанием стеснительные места Библии. Так, обыкно­венно верующим говорят только о «дереве познания добра и зла». Мы увидим сейчас, почему церковники ни слова не говорят о «дереве жизни». Мы приведем стих 22 главы третьей, обычно пропускаемый в книгах для легковерных людей.

Но сейчас займемся пока только плодом, послужившим причиной падения человека. Напомним, что император Юлиан Философ', память которого так ненавистна для церковников, сделал по поводу этого чудесного дерева не­сколько замечаний.

«Нам кажется,—писал он,—что господь бог должен был бы, наоборот, приказать человеку, своему созданию, есть как можно больше плодов от «дерева познания добра и зла»; потому что раз бог дал ему мыслящую голову, то необходимо было его учить, и еще более необходимо за­ставить его познать добро и зло, дабы он хорошо «выполнял свои обязанности. Запрещение нелепое и жестокое. Оно было во сто раз хуже, чем если бы человеку бог дал желу­док, который не мог бы принимать пищи».

Другое соображение, которое так и напрашивается,— это то, что, по-видимому, господь бог имел заднюю мысль и был, в конце концов, рад падению человека. В общем, Адам был вправе сказать ему:

—  Дорогой   мой   папаша   бог!   Если   я   не   ошибаюсь, добро — это есть то, что нравственно хорошо, что вам нра­вится;  а зло, наоборот,— то,  что плохо, что вам не нра­вится. Так или не так?

—   Совершенно верно, сынок,— ответил бы «создатель».

—  В таком случае,— мог бы продолжать Адам,— дайте мне узнать, что такое зло, дабы я мог его избегать. Иначе зачем здесь это дерево, если мне нельзя его трогать?

Однако ответы вместо самого бога дают те, кто при­крывается его именем.

—   Бог,— говорят они,— поставил испытание нарождаю­щемуся человечеству. Он хотел видеть, будет ли Адам ему повиноваться, когда бог потребует от него незначительного лишения.

Но и это утверждение легко опровергнуть. Согласно богословским умствованиям, бог всезнающ — ему известно и будущее. Значит, он должен был предвидеть, что произой­дет. Ничто ведь не делается без его воли. Значит, бог сам хотел, чтобы созданные им люди согрешили,— в этом не может быть никакого сомнения.

В дальнейшем вся эта история действительно оборачи­вается против бога. Вот что рассказывает книга «Бытие»:

«Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал господь бог. И сказал змей жене: подлинно ли сказал бог: «не ешьте ни от какого дерева в раю»?

И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть,

Только плодов дерева, которое среди рая, сказал бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не уме­реть.

И сказал змей жене: нет, не умрете;

Но знает бог, что в день, в который вы вкусите их, от­кроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло.

И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его, и ела; и дала также мужу своему, и он ел» (Быт., гл. 3, ст. 1—6).

Что, прежде всего, поражает в этом рассказе — это то, что речь «змея», его разговор с женщиной, самый факт объяснения «змея» на языке первопредков не представлен автором как нечто сверхъестественное, чудесное, ни даже как аллегория Книга «Бытие» так и представляет самого «змея» именно как змею. Это пресмыкающееся, полное хитрости и соблазна, делается искусителем женщины, изъясняясь с легкостю которой позавидовал бы любой волокита, намеревающийся использовать доверчивость наивной простушки.

Змея так натурально описана в Библии, что христиан­ские богословы, находя неправдоподобной эту версию, сочли необходимы^ внести в библейскую сказку свою по­правку Однако а** поправка изменяет все, что изложено в книге «Бытие» fl° ЭТОМУ поводу и находится в полном противоречии с библией. Согласно этим исправлениям, столь же хитрым сколь и благочестивым, сам дьявол при­нял форму змеи U соблазнил жену Адама. Так повернули дело богословы, так они учат ныне.

Это толкование есть мошенническая подделка книги «Бытие». Во-первь1Х, ни одно слово подлинного текста не дает повода к так°мУ толкованию. Во-вторых, между раз­личными авторам** ветхозаветных книг Библии есть всего два упомянувших ° дьяволе: автор Книги Иова, согласно которому дьявол стал в один прекрасный день спорить с бо­гом в небесах а также автор Книги Товита, который гово­рит о бесе Ас'модее, влюбленном в некую Сарру: у ней он последовательно удавил семь мужей. Однако обе эти книги появляются в самом конце Библии, и ни в них и ни в каких других нет и речи о Сатане-Люцифере - дьяволе, которого церковники выводят всякий раз, когда им надо придать по­больше пряности Jfl интереса религиозным легендам. Нигде в Библии нет и поповского рассказа о Сатане, восставшем против бога и побежденном архангелом Михаилом. Это, как, впрочем, и все относящееся к дьяволу, было придумано гораздо позже того' 'как были составлены ветхозаветные книги Библии.

С другой стороны, иные веселые комментаторы, фило­софы-скептики в погоне за несколько легкомысленным символом обратили знаменитое «дерево познания добра и зла» в яблоню; они предполагали, что весь этот эпизод имеет в виду рассказать о том, что госпожа Адам, не знав­шая еще любви, получила первый урок ее от дьявола-соблазнителя, обратившегося для этого случая в змею.

Как бы ни смешна была эта шутка, которая, впрочем, ничуть не хуже благочестивых толкований, ее точно так же нужно оставить, как и текст, подделанный церковниками. Мы должны брать Библию так, как она есть. В эпизоде, которым мы занимаемся в настоящую минуту, выведено именно животное, называемое змеей, а не какой-нибудь дьявол. Что касается любовных намеков, приписываемых «змею»-соблазнителю, то их в этом тексте книги «Бытие» совершенно нет.

Именно змея сама по себе выведена здесь. Автор видит это животное глазами приверженцев разных религий. В древности змея считалась животным очень хитрым, очень умным и злобным. Некоторые африканские племена по­клонялись ей.

С другой стороны, случай с этим говорящим «змеем» весьма распространен в восточной литературе: все мифоло­гии, расцветшие в Азии, полны говорящих животных. У халдеев, например, рыба Оаннес каждый день высовы­вала голову из вод Евфрата и в течение долгих часов дер­жала проповеди к народу, сбегавшемуся на берега. Она давала разные советы и обучала песнопению и земле­делию.

Библейский «змей» вовсе не нуждался в том, чтобы в него вселился дьявол. Впрочем, он был гораздо менее хи­тер, чем его пытается изобразить книга «Бытие». Рассказ о «змее» отличается необыкновенной наивностью и на­сквозь противоречив. Так, например, спрашивается, что имел в виду змей под словами «вы будете, как боги»? Это выражение, указывающее на многочисленность богов, встречается не в одном только этом месте книги «Бытие»; и дальше мы будем видеть, что даже и иудейский бог Яхве в своих речах отнюдь не считает себя единственным богом. Христианские толкователи, поставленные в тупик этими словами змея, утверждают, что под словом «боги» пресмы­кающееся имело в виду ангелов. Им возражали, что змей не мог знать ангелов. Но, в сущности, по той же самой при­чине он не мог знать и «богов». Наивность и противоречи­вая путаница — это постоянная особенность Библии.

Нет, он уж не так хитер, этот змей. Его советы очень неполны. Змей по-настоящему умный должен был бы ска­зать женщине:

— Поешь запретного плода, а затем сейчас же, сию ми­нуту поешь от древа жизни, что тебе вовсе не запрещено.

А бог? Не был ли он сам первопричиной искушения? Зачем дал он змею дар слова? Без этого змей никогда не мог бы объясняться с женщиной.

Библия не приводит слов, которыми мадам Адам убе­дила своего мужа поесть вместе с ней запретного плода. Попытаемся восполнить этот пробел.

Представьте себе первую женщину, любопытство кото­рой было возбуждено змеем. Она приближается к «древу познания», стоящему посреди сада, рядом с «древом жизни». Долго и не без колебания она рассматривает его.

—   Он не так уж красив,— говорит она,— этот змей, ко­торый только что приставал ко мне. Но право же у него недурные манеры, и он неплохо   говорит.   Мне   кажется, можно  последовать  его совету, потому  что,  ей-богу,  до­вольно глупо ничего не знать.  Мы живем  с Адамом все равно как индюки, а могли бы быть, как боги. Соблазни­тельный плод! Нет прекраснее его во всем саду. Однако, если змей меня надул, будет   очень   грустно.   Жизнь так приятна. Поесть яблочка очень хочется, но если в резуль­тате я должна буду от этого умереть? Это уже много хуже.

Она ходит и ходит вокруг дерева; змей, спрятавшись поблизости в кустах, следит за всеми ее движениями.

—   Нет, это немыслимо, чтобы мы умерли из-за пустяка. Бог-отец нас надувает. В конце концов, у него довольно-таки хитрый вид, у этого старикашки. А змей? У него очень миленькая   маленькая   голова,   добродушное   выражение, а глаза так и блестят  умом.   Старику,   конечно,   выгодно, чтобы мы так и прожили весь век, ничего не зная о пре­лестных вещах, представляющих   привилегию   богов.  Его угроза имела в виду, вероятно, нагнать на нас страху. Вот и все! Он не хочет, чтобы мы все знали. Ах, уж эти ста­рики! Они все одинаковы! Не надо им верить.

Она тащит к дереву одну из садовых скамеек, взби­рается на нее и срывает яблоко. (Мы говорим «яблоко», хотя Библия не дает на этот счет никаких указаний; но, в конце концов, совершенно не важно, как назвать плод.) Она рассматривает яблоко и облизывается. Змей все видит; он выпрямляется на хвосте позади куста и наслаждается.

Госпожа Адам подносит яблоко к ротику.

—  В самом деле, как его кушают, этот плод? Его надо чистить или можно есть с кожицей? Все равно, так или иначе он, должно быть, вкусен.

Она колеблется еще немного.

—  Знать все или ничего не знать?  Вот в чем вопрос. Когда мы играем в прятки с Адамом — хорошо   это   или дурно? Жестокая загадка! Надо ли стричь овец, или же мы делаем  зло,  снимая  с них  шерсть?   Голова  кругом  идет. А манера Адама ковырять пальцем в носу — хорошо это или плохо? Ей-богу, это не жизнь — не знать всего этого! Набравшись решимости, она кусает яблоко.

—   Ой-ой-ой, как вкусно! Как  сочно! Ах  старый   плут, запретил нам есть такую вкусную вещь!

Она ложится на скамью и с еще большим наслаждением вкушает «запретный плод».

Приходит Адам, разговаривая сам с собой:

—   От скуки я сейчас наловил карасей в Тигре, но так как я вегетарианец, то сейчас же выбросил их в Евфрат.

Замечает свою супругу.

—   Эй, женщина, что ты там грызешь?

Госпожа Адам мгновенно вскочила на ноги:

—   Ой, не ругай меня. Это плод... с дерева... ты знаешь.

С одного из двух деревьев, что посреди сада...

—  Я это вижу, черт возьми!  Это именно и есть плод, которого нам запрещено касаться. Ну и глупа же ты, жен­щина! Забыла, что ли, что старик говорил?

—   Какой старик? Папаша? Это который во все путается? Вот еще! Он смеется над нами, эта старая обезьяна.

—  Что ты говоришь?

—   Он грозил смертью. Помнишь?

—   Конечно, помню. У меня бегают мурашки по спине. .

 — Ха-ха-ха, дурачок!  Его угроза — это только уловка.

—  Что ты врешь? Ты совсем одурела.

—   Это уловка, я тебя уверяю. Я уже знаю целую кучу вещей, с тех пор как я поела яблоко.

—   Ты знаешь, что добро и что зло? Ты знаешь, что надо делать и чего делать не надо? Ты знаешь все, как и почему?

—  Да, начинаю знать, мой милый. Постой, вот я уже знаю, сколько крупиц соли нужно положить в одно яйцо.

—   Быть не может!

—  Я знаю, почему петухи закрывают глаза, когда поют.

—   Поразительно! А почему у лягушек нет хвоста, ты знаешь?

—  Я это только что узнала.

—  А ну-ка, скажи.

—   Потому что это мешало бы им сидеть.

—   Поразительно!

—   И того больше! Я еще знаю, я уверена, ты слышишь?

 Я уверена, что ты умница и ни разу мне не изменил.

Адам ошеломлен.

— Тысяча чертей! Ну и ученая же у меня жена! А ведь правда, что я ни разу ей не изменил. А если бы я тебе изменил, это было бы хорошо или плохо?

—  Это было бы очень дурно, сударь! Очень дурно!

Она притягивает его к себе, на скамеечку.

—  Впрочем, дорогой мой Адамушка, от тебя самого за­висит сделаться таким же ученым, как я, так же быстро и так же дешево. Откуси яблочка!

Она протягивает ему яблоко.

—  Мне и самому хочется, дорогая женушка. Но для чего это нам быть учеными, как академики, если мы от этого се­годня же умрем? В конце концов, давай рассудим: умереть, скажем, через тысячу лет, это еще куда ни шло; но свер­нуть себе шею сегодня — нет, это было бы слишком глупо.

Госпожа Адам дернула плечиками.

—  Ты как будто не веришь, милая моя. Но я хорошо помню все, что он говорил, папаша бог. Я лично с ним раз­говаривал и уверяю тебя, что он был очень серьезен. Вот тебе его подлинные слова: «А от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь». Дело ясное, как видишь. Если тебе твоя шкура не дорога, то своей я еще дорожу.

—  Адам,  Адам,  какой  ты  смешной!   Разве   я   умерла, скажи?

—   Нет, ты еще жива. Но и день еще не кончился. Бе­регись!

—  Ах, как мужчины упрямы! Ты можешь гордиться, до­рогой мой: у тебя упрямство,  как у осла.  Прямо удиви­тельно, сколько времени нужно, чтобы убедить тебя, что старик посмеялся над нами. Вот ты только что говорил об академиках.

—   Ну, говорил. Так что же?

—   Но ведь они же истинные кладези премудрости, как ты думаешь?

—   Конечно!

—   Ну вот, академики-то как раз и бессмертны3.

Этот довод смутил Адама. Его же супруга стала ласково, но упорно настаивать.

—  Ну,   для   моего   удовольствия,   дорогой   мой,   поешь яблочко! Когда ты поешь, мы оба будем, как боги.

—   Как боги?

—   Не расспрашивай! Так сказал змей. Адам решился. Раз уж змей говорит...

—  Ладно, давай яблоко.

Он жадно укусил. Две минуты прошло в молчании; слышно было, как мухи летали. Вдруг Адам испустил крик: в него вошло познание.

—  Тысяча   чертей! — воскликнул   он.— Мы   наги,   как черви! Что за безобразие!

Женщина всплеснула руками: — У меня даже нет под­вязок. Ой, как это неприлично!

—  Одеваться, одеваться, скорей одеваться...

...«И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опояса-ния» (Быт., гл. 3, ст. 7).

Заметьте, что первый человеческий костюм не был из виноградных листьев: заслуга возделывания винограда до­сталась, по Библии, позднее патриарху Ною.

Одевшись, супруги оглядели друг друга.

—  Это не так уж плохо,— заметил муж.

—   Право же, фиговый листок мне очень к лицу. Эти платья, быть может, немного пыльны, их не вытряхивали с тех пор, как эти деревья насадил бог. Возьми-ка щетку, Адам!

Однако их удовольствие продолжалось недолго.

«И услышали голос господа бога, ходящего в раю во время прохлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица господа бога между деревьями рая» (Быт., гл. 3, ст. 8).

Библейский бог, как мы видим еще раз, есть вполне телесное существо: он гуляет, он разговаривает, как чело­век. Книга «Бытие» представляет своего бога точно так же, как и языческие легенды. Разные народы древности, дей­ствительно имели одинаковые представления о богах, как о человекоподобных существах.

Критики спрашивают, в каком виде бог являлся Адаму, а впоследствии тем, с кем он разговаривал собственными устами. Церковники утверждают, что он имел вид челове­ческий и что иначе и быть не могло, раз человека он создал «по образу и подобию своему». Тогда чем же отличается древнееврейское представление о боге от других религий, которые проповедники христианства клеймят названием языческих? Древние римляне, принявшие верования греков, представляли себе богов также не иначе, как в челове­ческом виде. Это заставляет думать, что не бог создал человека по своему образу и подобию, а человек по своему подобию вообразил себе богов. Не будем, впрочем, настаивать, ибо заразиться таким мнением — значит обес­печить себе место в геенне огненной. Напомним только остроумное замечание одного философа: если бы кошки имели своего бога, они приписали бы ему ловлю мышей.

Такие подробности, как эта прогулка бога по Эдем­скому саду, с очевидностью показывают, что здесь и речи нет о какой-нибудь мистической аллегории: все повество­вание выдержано в самом реалистическом стиле.

«И воззвал господь бог к Адаму, и сказал ему: (Адам,) где ты?» (Быт., гл. 3, ст. 9).

Он смущен и жалок, этот бедный господин Адам; и жена его тоже потеряла задор. Они стараются скрыться, спрятаться. Не тут-то было: как скрыться от всевидящего ока? Напрасно стараются они, несчастные, спрятаться от глаз «всевидящего»! Позади них, сбоку — повсюду гремит зов божий, как голос властного и строгого хозяина, соби­рающегося наказать своего непослушного раба. Ничего не поделаешь — попались, придется сознаться. Понуря головы, они просят прощения.

«Он сказал: голос твой я услышал в раю, и убоялся, по­тому что я наг, и скрылся» (Быт., гл. 3, ст. 10).

Вот они перед хозяином, перед этим богом, который знает будущее, который предвидел случай со змеем и с яблоком и который сердится, как будто он ничего не по­дозревал, как будто все произошло не по его всемогущей воле. Адам и Ева не подумали об этом в своем смущении. Они держатся, как напроказившие ребятишки.

—  Не я первый начал, это она. Больше не буду. Ей-богу, больше не буду!

«И сказал (бог): кто сказал тебе, что ты наг? Не ел ли ты от дерева, с которого я запретил тебе есть? Адам сказал: жена, которую ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел» (Быт., гл. 3, ст. 11—12).

Адам, как видно, довольно удачно упрекает бога за его всеведение:

—  Ведь это ты, мой бог, мне дал жену. Разве ты не знал, кого даешь мне в спутники жизни?

«И сказал господь бог жене: что ты это сделала? Жена сказала: змей обольстил меня, и я ела» (Быт., гл. 3, ст. 13).

Сейчас старик назначит наказание. Он действует по порядку: кто первый начал, тому первому и влетит. Бе­регись!

 «И сказал господь бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей. И вражду положу между то­бой и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту» (Быт., гл. 3, ст. 14—15).

Это наказание, назначенное змее, безоговорочно дока­зывает, что богословы грубо завираются, когда, со своей манией повсюду видеть дьявола, приписывают ему искуше­ние женщины. Если бы был виноват Сатана, то, конечно, бог наказал бы именно его, а не змею.

Однако наказание за искушение постигает единственно и исключительно змею, как животное, как «зверя» поле­вого. Можно подумать, что этот злой советчик имел когда-то ноги, что бог отнял у него эти ноги и заставил его ползать. Это наказание было бы в высшей степени не­справедливым, если бы змея не была лично причастна к делу.

Предположите, что какой-нибудь плут перерядится в одно прекрасное утро в обыкновенного человека, положим, в местного церковника, и под его видом совершит какие-нибудь мошенничества. Что будет, если его поймают, ра­зоблачат и приведут в суд? Осудит ли суд церковника? Конечно, нет. Он накажет настоящего виновника. Это ясно!

Так что богословы хорошо бы сделали, если бы отказа­лись от своей сказки о дьяволе — соблазнителе первой женщины: это не выдерживает критики. Если они все же хотят сохранить эту сказку, то надо признать, что бог не разглядел в этой истории козней дьявола, видел одну толь­ко змею и совершенно напрасно лишил ее, неповинную, ног.

Если верно, что люди питают отвращение к змее, если верно, что при встрече они стараются размозжить голову змее, а она старается ужалить их в ногу, то, напротив, есть один пункт наказания, которого змеи не отбывают: они не питаются прахом. Это наказание никогда не было вы­полнено. Остается только предположить, что бог применил здесь «условное осуждение». Удивительно, что Библия за­была это отметить.

И еще один вопрос: какая же змея играла роль соблаз­нителя? Уж? Удав? Очковая змея? Эфа? Гюрза? Виды змей очень многочисленны.

Допустим, что госпожу Адам подстрекнул уж; допу­стим даже, что наказание, вынесенное ужу, было бы спра­ведливо применить ко всему потомству этого ужа и в бу­дущем всех ужей лишить ног во искупление вины их предка. Ведь если бы женщина не успела вовлечь мужчину в грех непослушания, была бы наказана только она одна. Не правда ли? Но бедные змеи! Провинился один уж, а вот медянка, боа-констриктор, гремучая змея, удав, гадюка и много-много других пород потеряли ноги и ползают на брюхе, несмотря на очевидную их невиновность!

«Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беремен­ности твоей; в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над то­бою» (Быт., гл. 3, ст. 16).

Все комментаторы единодушно сходятся на том, что на­казание это касается не только госпожи Адам, но также и всех женщин до конца мира. Не останавливаясь на том, сколько здесь несправедливого и сумасбродного со стороны бога, мы отметим, прежде всего, что, по-видимому, если бы первая женщина сумела устоять против нашептываний змея, она не рожала бы в муках. До этого дня она, значит, была сложена совершенно иначе, чем ко времени своих первых родов. Следовательно, в одно мгновение, то есть в самый момент произнесения приговора, бог перевернул вверх дном весь организм женщины. Вот уж поистине перст божий!

Затем стоит отметить, что, несмотря на свое всемогуще­ство, господу богу не удалось провести в жизнь наказания, которому он подверг весь женский пол: очень многие жен­щины рожают без болей. Во-вторых, сколько их, этих жен­щин, которые не только не находятся в повиновении у своих мужей, но водят их за нос и держат в трепете! Имя им легион!

«Адаму же сказал: за то, что ты послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором я заповедал тебе, сказав: «не ешь от него», проклята земля за тебя; -со скорбью бу­дешь питаться от нее во все дни жизни твоей.

Терния и волчцы произрастит она тебе; и будешь пи­таться полевою травою.

В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвра­тишься в землю, из которой ты взят; ибо прах ты, и в прах возвратишься» (Быт., гл. 3, ст. 17—19).

Те же замечания, что и выше. Наказание, вынесенное Адаму, должно распространиться на всех мужчин: в этом сходятся все богословы.

Самое страшное из наказаний есть смертный приговор. Правда, этот замечательный бог забыл свою недавнюю угрозу, что поевший запретного плода умрет в самый день проступка. Эта забывчивость бога-отца предоставила при­говоренным довольно продолжительную отсрочку. Если верить Библии, Адам прожил еще 930 лет (Быт., гл. 5, ст. 5). Но если бы Адам не ел яблока, он никогда не умер бы, и мы тоже были бы бессмертны.

Если бог действительно таков, как его изображает Биб­лия, то он сделал хорошо, что змей остался немым с тех пор и ничего не может рассказать, иначе он сделал бы кое-какие разоблачения. Надо отметить, однако, что лише­ние дара слова не значится в числе вынесенных змею на­казаний.

Еще одно замечание поневоле напрашивается само со­бой. Это относительно хлеба с большой примесью пота. Весьма вероятно, что в первобытные времена не было хлеба и люди питались тогда чем придется. Но не будем придираться. Допустим, что бог имел в виду цивилизованное будущее. Евреи, в среде которых появились библейские сказания, действительно ели хлеб, когда перешли к осед­лой жизни и стали заниматься земледелием. Однако цер­ковники утверждают, что Библия была написана не для одних евреев: это-де закон для обитателей всего мира. Но хлеб едят только в тех странах, где растут хлебные злаки. Эскимосы не знают муки. Во многих областях Индии, Аме­рики, Центральной и Южной Африки люди питаются пло­дами и добычей от охоты.

Может быть, скажут, что слово «хлеб» бог употребил в фигуральном смысле, имея в виду все виды пищи? По­чему же все-таки наказание это не распространилось дей­ствительно на всех? Если трудящиеся работают, чтобы есть, если кто-нибудь живущий плодами своего труда ви­дит себя искупающим вину Адама, то это вовсе не отно­сится к богатым людям, наслаждающимся наследственными миллионами! А упитанные священнослужители? Эти если и потеют, то разве только от жира. Не труды по добыва­нию пищи заставляют их орошать своим потом хлеб на­сущный!

Стих 18 очень недружелюбен по отношению к челове­ческому роду. Кроме хлеба человек приговорен питаться только одною полевою травою, наравне с животными. Что даст ему земля? «Тернии и волчцы»,— грозит Библия. Бог прозевал, однако: несмотря на его гневный приказ, люди едят еще кое-что, кроме хлеба и травы. И почему бог мол­ниями своими не разрушает рестораны, объявляющие мяс­ные блюда в своих меню?

Но вот что произошло после произнесения приговора: «И нарек Адам имя жене своей: Ева, ибо она стала матерью всех живущих» (Быт., гл. 3, ст. 20).

Этот милый муж доселе не позаботился дать имя своей подруге; он просто звал ее женой, как это видно из стиха 23 главы второй книги «Бытие».

А теперь мы увидим, что бог не тотчас же изгнал Адама и Еву из земного рая, вопреки распространенному мнению. Сначала бог-отец, найдя слишком легкими их костюмы из фиговых листьев, сделался портным:

«И сделал господь бог Адаму и жене его одежды кожа­ные, и одел их» (Быт., гл. 3, ст. 21) 4.

Для изготовления этих одежд понадобилось избиение ни в чем не повинных животных; значит, первая скотобойня была освящена и открыта самим господом богом. Как же требовать после этого, чтобы наши предки не по­желали использовать в пищу мясо так быстро и неожи­данно убитых и раздетых животных? «Плевать на веге­тарианскую диету»,— должны были они сказать друг другу.

А господь бог так и оставил бы Адама с Евой и жить и умирать в раю, если бы, встретив их через некоторое время одетыми, он не вспомнил о знаменитом «дереве жизни», плодов которого мужчина и женщина так и не до­гадались поесть.

«И сказал господь бог: вот, Адам стал как один из нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно» (Быт., гл. 3, ст. 22).

Таков стих 22, о котором совсем умалчивают учебники «священной истории».

Итак, ясно: эти два болвана — Адам и Ева, коим плоды от «дерева жизни» не были запрещены, самым глупым образом пропустили их. А если бы мужчину и женщину осенила счастливая мысль поесть чудесных плодов, пока бог выкраивал для них одежды из звериных шкур, то-то бы они натянули нос своему строгому судье! Приговор не мог бы быть приведен в исполнение, и бог оказался бы бессильным.

Не правда ли, она довольно смешна, «святая» Библия, когда читаешь ее внимательно?

Этот «единый» бог, который вдруг проговаривается о существовании нескольких богов, конечно, болтает лиш­нее. Но, кроме того, он, «всемогущий», беспомощно при­знает свою неспособность привести в исполнение им же вынесенный смертный приговор. Подумать только! Не­множко присутствия духа, немного догадки, и Адам с Евой стали бы бессмертны, несмотря на бога и даже против его собственной воли.

И как же должен был, в конце концов, поздравлять себя старый бог, когда наконец вспомнил об этом проклятом «дереве жизни».

«И выслал его господь бог из сада едемского, чтобы воз­делывать землю, из которой он взят. И изгнал Адама, и по­ставил на востоке у сада едемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни» (Быт., гл. 3, ст. 23-24).

Никаких сомнений, не правда ли? Это именно злосча­стное «дерево жизни» больше всего занимало старого «эло-хима». Ни в коем случае Адам и Ева не должны были к нему возвратиться. Но, в конце концов, что за дикая мысль была создавать это дерево? В самом деле, при спо­собности знать будущее бог, конечно, никак не мог упу­стить из виду то обстоятельство, что один из наших отда­ленных предков должен будет согрешить и что придется приговорить к смерти его и весь род людской. При этих обстоятельствах «дерево жизни» не могло быть для него ничем иным, как помехой. Не лучше ли было бы богу его вовсе не взращивать?

А этот херувим с горящим мечом у ворот сада Эдем­ского — это что еще за ерунда такая? Разве одним словом, одним усилием воли бог не мог сокрушить и уничтожить «дерево жизни», отныне потерявшее всякий смысл? И этого бог не догадался сделать!

Ищут отважных добровольцев! Кто хочет записаться в экспедицию по отысканию рая? Раз уж господь бог позабо­тился об охране ворот эдемских, раз уж он дошел до того, что принял столь примитивные оборонительные меры против попыток человечества вступить на путь, ведущий к «дереву жизни», значит, рай земной и чудесное древо еще где-нибудь существуют. Если, исследуя область Тигра и Евфрата, мы увидим ангела с огненным мечом, карауля­щего какие-нибудь ворота, мы можем воскликнуть:

—  Приехали! Вот он, рай, созданный богом5.

Впрочем, кто он такой, этот страж? В древнееврейском тексте книги «Бытие» употреблено слово «херуб». Оно зна­чит «бык» и происходит от слова «хараб», что значит «па­хать». Древние евреи во многом подражали своим соседям и затем поработителям — вавилонянам в обычаях, касав­шихся также и религии. Они, например, стали лепить громадных быков, из которых сделали нечто подобное сфинксам, сложных животных, которых они помещали в святилищах. Эти изображения имели два лица: одно — че­ловеческое, другое — бычье, а также крылья, человеческие ноги и бычьи копыта. Христианские богословы это переина­чили: из «херуба» они сделали «херувима». А херувимы — это розовощекие молодые ангелочки, не имеющие тела и вообще ничего, кроме детской головы и двух маленьких крылышек. Их много, этих ангелочков, в церковных укра­шениях. Весьма возможно, что ангельский швейцар земного рая не совсем соответствует представлениям наивных ве­рующих о «херувимах» и что это, наоборот, «херуб» в древнееврейском смысле, с головой о двух лицах, из коих одно бычье. Это поможет путешественникам узнать его издали. Или же если это херувим христианского типа, без тела и рук,—значит, пылающий меч он держит в зубах, и это лишний раз обратит на себя наше внимание.

Мы лично склоняемся больше к фигуре дворника с полу-человечьей-полубычьей головой.

Итак, смелей в поиски рая! Даже если нам не удастся проникнуть туда, путешествие будет интересное: можно будет пошататься, по крайней мере, вокруг сада и занести рай на географическую карту, до сих пор страдающую этим существенным пробелом.